 |
Материалы номера № 29 (234), 2016 г.
АНАСТАСИЯ ХАРИТОНОВА
ДУША С ГОДАМИ ПРЕВРАТИТСЯ В ОПЫТ
ОНА УШЛА. ОНА ОСТАЛАСЬ
 Анастасия Романовна Харитонова родилась 24 июня 1966 года в Москве. Закончила с отличием в 1990 году Литературный институт им. А. М. Горького. При ее жизни вышло двенадцать сборников произведений: "Чаша" (М., "Русь", 1991), "Светильник" (М., "Русь", 1992), "Моя печаль" (М., "Русь", 1993), "Горькие часы" (М., "Русь", 1994), "Шествие дезертиров" (М., "Русь", 1994), "Пустые пьедесталы" (М., "ARX", 1996), "СТИХИ" (М., "Толк", 1998), "Голоса" (М., "Русь", 1998), "Межвременье" (М., "Толк", 1999), "Неуслышанная молитва" (М., "Толк", 2000), "Покинутые гнезда" (М., "Русь"), "Miseria" вышла накануне ее трагической гибели, осенью 2003 года. Входила в Союз писателей Москвы. Владела несколькими иностранными языками: немецким, английским, латынью, итальянским, польским, французским, чешским. Автор шести пьес, нескольких эссе, переводила Рильке, Кольриджа, Катулла, Папу Римского Иоана Павла II, детективные романы с английского. Автор иллюстраций к своим книгам.
1 декабря 2003 года ушла из жизни. Ей было 37 лет.
В этом году ей исполнилось бы 50 лет.
Публикуем стихи Анастасии Харитоновой с любезного разрешения Марианны Марговской, дочери поэта.
Олег ФИЛИПЕНКО
* * *
Пруды да известь монастырских башен —
Любимые, заветные места.
Лишь голос ветра так сегодня страшен,
Как будто вся земля давно пуста.
Уйти бы прочь с котомкою, с клюкою...
Но, проводив душевную зарю,
Я на себя в беспомощном покое
Уже с другого берега смотрю.
О жизнь, ответь мне, что же ты такое?
* * *
Я помню детство. Помню мелкий снег.
Чего душа у господа не просит!
Вдруг, словно дивный маленький ковчег,
К нам лампу керосиновую вносят.
Она зажглась, и все спешат домой
Веселою, шумливою гурьбою...
Два-три блаженных месяца зимой
Мы проводили раньше под Москвою.
* * *
Под ветвями плакучей березы
В перегретом душистом саду
Я страничку классической прозы
Загибаю и книгу кладу.
Что-то мягко на сердце ложится,
Что-то светит прикрытым глазам.
Невозможно стихам не сложиться
И нельзя не пролиться слезам.
Сколько сладости, сколько печали
В теплом воздухе, в пении птиц...
Вот и рифмы сквозь сон прозвучали,
Вот и влага сбежала с ресниц.
* * *
Горело дальнее окно.
Деревья ветками качали,
Рождая в сердце лишь одно
Воспоминание печали.
Воспоминанье прежних лет,
Когда летели чувства к богу,
Когда такой далекий свет
Будил надежду и тревогу.
А ныне, трезвою душой
Я знала: это дом чужой.
Чужие в нем готовят ужин,
И гость незваный им не нужен.
* * *
Мы расставаться не хотели,
Мы были в комнате одни.
В зеленых сумерках метели
Мерцали зыбкие огни.
Томимый нежностью большою,
Ее скрываешь, как вину.
И вдруг почувствуешь душою
Печальной жизни глубину.
И надо только научиться
Бестрепетно в нее смотреть.
Бог весть, что с нами приключится,
А не простившись разлучиться —
Как не проснувшись умереть.
* * *
О, как мне всматриваться сладко
В лицо склоненное твое!
Ты — не любовь. Ты — лишь догадка,
Что есть иное бытие.
Оно горит в душе безвестной,
Пространство надвое деля.
Так у свечи глазок небесный
Лучится возле фитиля.
Качая длинными тенями,
Мы дышим друг на друга сном.
И вьется бабочка меж нами,
И гибнет в пламени двойном.
* * *
Мне красота твоя была как смерть,
Когда морозы жгучие трещали,
А мир уменьшился от стужи и печали.
Что делать мне теперь? Молю, ответь.
Уходишь ли — уйду я за тобою,
Возможно — жить, возможно — умирать.
Тому ль гадать, тому ли выбирать,
Кому страданье сделалось судьбою?
Вселенная меняется шутя,
Преображаются холмы, долины, реки.
А я — всего лишь сон о человеке,
Беспомощное взрослое дитя.
В огромных каменных корзинах мирозданья
Луна и звезды переезда ждут.
А ты — моя любовь сейчас и тут,
Мое неисполнимое желанье.
* * *
Придешь и спросишь: "Как твои дела?"
А я тебе отвечу: "Ночь светла.
Вино в кувшине, книга в изголовье,
И яблоня у дома расцвела".
Душа, тобой болевшая три года,
Не мучится, не плачет. Умерла.
Свои стихи, внушенные разлукой,
Сегодня в очаге сожгу дотла.
В них столько страсти вложено и жара —
Пускай мне возвратят хоть часть тепла.
Пускай в руках рассыплются золою,
Пока толпа, глумясь, их не прочла.
Среди глупцов недолжно быть поэтом:
Бесславье — стыд, а слава — кабала.
А мудрый — по одной строке узнает,
Чем для меня земная жизнь была.
ОСЕННИЙ ВЕЧЕР НА ДАЧЕ
Под сенью золотистой липы
Сижу в осенней тишине.
Качелей жалобные скрипы
Доносит слабый ветер мне.
Я мир оставила, забыла,
И все на дно души легло...
О, как же я тебя любила!
Но миновало и прошло.
Вчера сказали мне соседи,
Что будет со среды теплей.
К чему нам звон античной меди,
И хоры греческих трагедий,
И дым сожженных кораблей!..
* * *
Пора в постель, а все еще светло
В саду прозрачном, тихом, запустелом,
И размывает сонное тепло
Границу между воздухом и телом.
Как хорошо, что я теперь одна
И слышу первых листьев легкий шепот.
Как хорошо, что, выболев до дна,
Душа с годами превратится в опыт.
* * *
Средь снежного январского Тбилиси
Целую я твой золотистый локон.
И женщины, как шелковые лисы,
Внимательно глядят из черных окон.
И это снова море и Овидий,
Не знаю только — "Скорби" или "Фасты".
На скучную профессию в обиде,
Согбенный почтальон скользит по насту
И раздает ненужные газеты,
Немного мокрым снегом их попортив.
И в мире бесконечно много света,
Хоть мы с тобой, наверное, и против.
* * *
Велело мужество: держись.
И, жар гася в крови тревожной,
Я вновь ощупываю жизнь
Душой, навеки осторожной.
Очнись же, мир! Иду к тебе.
А ты, безжалостный, как прежде,
Бей по протянутой судьбе,
Бей по трепещущей надежде.
Молитву тихую твердя,
Покорно по земле ступая,
Чего касалась как дитя,
Коснусь я ныне как слепая.
ТРЕДИАКОВСКИЙ В НЕМЕЦКОМ ТРАКТИРЕ
Вот он идет к немецкому трактиру.
Ему в лицо — дыханье крупных звезд.
Немолод он, и скоро на погост,
А все, как в детстве, неизвестен миру.
Хотя, возможно, для певца трактир
В какой-то миг и означает — мир.
Вино вином, а опыт — это опыт.
Хозяйка загрустила у окна.
В граненой кружке плавает луна.
Он копит тишину и рифмы копит.
И каждая из них в стихи годна,
И ни одна давно уж не нужна.
О молодость! Голодные скитанья,
Священное сиротство средь людей,
Когда любая тайна мирозданья
Как будто шепчет: "Царствуй и владей!"
Теперь он сед, и не осталось тайн...
— He, liebe Wirtin, noch ein bisschen Wein!*
* Эй, милая трактирщица, еще немного вина!
* * *
В глухой воде застыл паром.
На лунный диск летела птица.
Ночь, словно скифская гробница,
Горела тяжким серебром.
Не трудно петь и прорицать.
Легко дышать чужими снами.
Но скоро будут и над нами
Курганы времени мерцать.
Мы в мире бога не нашли.
А значит, некому помочь нам,
Когда в убранстве полуночном
Мы поплывем за край земли.
* * *
В тазу — клубника. В крынке — молоко.
А у меня сегодня — день рожденья.
И радует смешное заблужденье,
Что до черты последней далеко.
Куда там далеко, когда она
Сама уже мне под ноги ложится.
Забыты книги, пресен вкус вина,
И хочется лишь, если ночь без сна,
Пуховыми подушками разжиться.
Все я томлюсь, все плачу не о том.
А время незаметно утекает.
Закат горит в окне полуслепом,
И ласточка беспечная мелькает,
Лучи крылом срезая, как серпом.
* * *
Зима в начале. Двор белеет слепо.
На всех карнизах — стаи голубей.
Мне кажется, что я умру нелепо,
Так, что нельзя и выдумать глупей, —
На улице. И замелькают лица.
Зеваки нагло станут лезть вперед.
Подросток-ангел в толчее смутится
И душу у меня не заберет.
И улетит в растерянной обиде,
Что богом послан именно за мной.
И, по-иному чувствуя и видя,
Я поплыву сквозь воздух ледяной.
О, родина! — Седых снегов круженье.
О, родина! — Преступная сестра.
Здесь провожают нас в уничтоженье
Курантово-имперские ветра.
А мы, как лодки, рассекаем город,
И ночь горит свечою на груди.
Прохожий зябко подымает ворот
И говорит ребенку: "Не гляди!"
* * *
Долго живя на земле,
Об одном лишь тайно мечтаю:
Чтобы иметь мне домик,
Овечку и редкие книги.
Чтоб на работу дня,
На его благие страданья
Криком будил по заре
Меня петух беотийский.
* * *
Толпа толпу зовет к ответу.
Век погружается во тьму.
Поставьте памятник поэту —
Поставьте памятник тому,
Кто цепенел в державной буре,
Чей взор от ужаса померк,
Кто изменял своей Лауре,
Кто милость господа отверг,
Чей голос, сорванный и грешный,
Который был так одинок,
Отчизне сирой, безутешной
Открыть грядущего не смог.
Спасенья нет, надежды нету
И нет прощенья никому.
Поставьте памятник поэту,
Поставьте памятник ему.
Публикацию подготовил Олег ФИЛИПЕНКО
с любезного согласия дочери поэта — Марианны МАРГОВСКОЙ
|  |
