Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 37 (294), 2017 г.



ПОЭТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО ГЕОРГИЯ ЯРОПОЛЬСКОГО

Свинцовое ощущение числа, даже если позабылось утром — какое сегодня? — есть жесткое, четкое ощущение времени, ощущение себя как точки в пространстве, разрастающейся по мере возникновения, рождения, произрастания стихов.
Точное знание числа — своих координат — своего времени — отгоняет суккубов и прочую нечисть, избавляет от фантомов собственный мозг, устроенный сложнее любых, самых завихренных лабиринтов:

"Какое сегодня число?" —
бубнят пересохшие губы,
а вспомнил — и вмиг отлегло,
и прочь отлетели суккубы.

И вместе, именно суммарное движение чисел — движение-напластование — и обеспечивает реальность существования — столь подлинную, насколько она обозначена стихом, зафиксирована пером вечности.
 Ибо мудрость есть знание, помноженное на кротость, ибо только мудростью дано расшифровать коды жизни, и часто она отражена в стихе, или проведена через стих, через точные строки, овеянные высотой:

Не скажешь — тогда тяжело,
вот я и спешу к многомудрым.
"Какое сегодня число?" —
подольше бы мучиться утром.

А если нет высоты — зачем нужны стихи? Ибо низин в жизни и так предовольно — от быта до болезней, от случайных переживаний до разгула неврастении.
Возможна ли Записка Богу?
Стоит ли нечто посылать Тому, кто ведает все, даже если оказался поэт у Стены плача — у вечной, серой стены, вобравшей столько скорбей людских, укрепленной ими…
 Записка летит, оперенная легкими рифмами и прозрачностью содержания — а прозрачность эта, как мудрая вода, открывает все, таящееся втуне; она не нуждается в словах — записка эта, превращенная в стихи, ибо токи сердца определят вернее содержание ее — и она не может без слов, и потому:

Что ж, ступай, моя записка,
в щелку меж камней.
В общем хоре даже писка
вряд ли ты слышней.

Нет, она слышней, ибо она — стихи, а стихи, коли подлинные — есть вибрация высоты.
И не обязательно "всякий благой порыв тычется лбом в запрет" — ведь никто не запретит Демосфену читать речь рыбам, готовым разорвать свой водный круг ради верных истине слов — пускай и организованных в ироническое стихотворение.
 Трава стихов прорастает сквозь почву и толщи боли, и стихи Георгия Яропольского проросли через нашу реальность, чтобы добавить свои тонкие лучи к сияющей скрижалями свершений вечности.



КОСМОС АНАТОЛИЯ КОБЕНКОВА
 
1

Хрупкий воздух Анатолия Кобенкова, исколотый счастьем и мукой стихосложения, корнево питался от сибирской силы и шири, бархата ее снегов и могучего городского плетения.
Зрачок, выпитый ощущениями, сообщал особый оптический фокус стихам, возникавшим вспышками, точными озарениями — и зыбкими догадками о сущности жизни — в конце концов, что такое поэзия, как не попытка расшифровать жизнь.
 Трава говорит, и снег напевает — мелодии и говорение складываются в каталог жизни человека одинокого, сильного, стойкого; человека, умеющего перевести внутреннюю свою гамму в такое поэтическое видение, когда стихам не грозит мох времен.
"Держась живых, не оставляя мертвых…" — строчку можно расценивать как девиз: девиз стоический, ибо жизнь подъедаема смертью, бесстрашие перед лицом которой — возможный удел святых и героев; но жизнь наполнена живыми, и только их объединенное тепло и обеспечивает ее движение и дыхание.
 Бытие — вариант густейшей плазмы, где кадушка с огурцами соседствует с нищим плачем ребенком, или домашним ворчанием жены:



ОСЕНЬ

Пора, мой друг — вдоль буковок затертых,
терзая ямб, не замечая власть,
держась живых, не оставляя мертвых —
беспамятства и памяти держась.

Пора туда, где и без нас, и с нами
продлится жизнь, где, память отключив,
бомж со слезой, кадушка с огурцами,
ребенок плачет, а жена ворчит,
где токарь точит, а кухарка парит,
мысль ни к чему, а глупости важны,
где память зажигает свой фонарик,
горит свеча и жар от тишины...

Жар, идущий от тишины, — воистину поэтический жар, ибо только из нее произрастают стихи, страхуя сильный ум от грязи шума и шороха суеты.
И благодарность поэта всему, составляющему круг существования, безгранична: пусть всякая система настолько система, насколько она исключает из себя все, мешающее ее функционированию, жизнь — система систем, и отсюда:

Спасибо всему, что на этой земле
еще остается: Строке, на столе
сомкнувшей крыла свои; свету,
Который, как мы с тобой, тысячи лет
отыскивал эту планету.

Спасибо всему, что случилось: губам
распахнутым, снам, что наснились,
Спасибо ломившимся к нам тополям
за то, что они были дадены нам
на счастье и в счастье сложились.

Спасибо за то, что могу говорить:
— Спасибо, — за то, что могу повторить:
— Спасибо, — и вновь повториться:
— За то, что нас жизни возможно лишить,
а жизнь ничего не лишится.

…ибо жизнь приобретает нечто невесомо важное с каждым удачным, вписанным в нее стихом.



2

Иркутский воздух Кобенкова
Предстанет космосом стиха.
Оттенками играет слово,
Коль сила смысла велика.
Из тишины всегда восходит
Мху жизни не подвластный стих.
И — смерти отрицает холод
Сильнее данностей других.



Александр БАЛТИН



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru