"Поэтоград" № 38 (346), 2018.

Одна из основных, на мой взгляд, проблем поэтики — критерии оценки поэтического текста. Как его оценивать? По принципу — нравится или не нравится, или все-таки с научной точки зрения? Или — совместив эти два подхода? Много лет назад я предложил термин "тропонасыщенность", подразумевая под ним совокупность тропов и фигур, влияющих на суггестивность произведения. Доктор филологических наук А. Бубнов в беседе со мной развил эту идею и даже предложил ввести в литературоведческий обиход понятие "коэффициент тропонасыщенности". С одной стороны, все это, конечно, может показаться весьма комичным, с другой стороны, совершенно очевидно, что в литературном мейнстриме немало "раскрученных" стихотворцев, которые стихов писать не умеют, никаких тропов и фигур в их текстах нет и в помине. А поэзия — это все-таки не только душа, но и прием, точнее — совокупность приемов. Проще говоря — мастерство.
Поэтика трагически ушедшего из жизни Андрея Ширяева максимально сложна и имеет, согласно терминологии А. Бубнова, максимальный коэффициент тропонасыщенности. Здесь нет ни одного приема, который бы нарочито бросался в глаза, многочисленные тропы и фигуры как бы не видны, о них не думаешь и не обращаешь на них внимания. Стихи представляют из себя единую монолитную субстанцию, в которой все точно на своем месте.
Это как раз тот случай, когда зрелый мастер, владеющий всем версификационным инструментарием, сумел выразить себя и время, сумел сделать совокупность приемов — изысканной и волшебной поэзией, которой нельзя не сопереживать.
Вот характерное стихотворение.

Вот мы и не увиделись. За лето
засохло все, что требовало влаги.
Сезон ресниц. Стрельба из арбалета
в бочонок из-под выпитой малаги.

Полет на наконечнике. Гитара
в холодных пальцах. Вспышка кокаина
и гонка на взбесившемся "Камаро"
из джунглей в горы, вверх по серпантину.

И море. Пахнет порохом и сеном
от партизанской ржавчины и стали,
от ночи у старьевщика на сером,
когда-то разноцветном одеяле.

Прости. Немного слишком откровенны
желания и действия. На марке с
почтовым штампом — профиль Картахены.
Проси. Тебе воздастся. Это Маркес.

И это — одиночество. Беглянка,
монахиня, хранящая за крохи
любви чужую память, точно склянка
с водой из доколумбовой эпохи,

возьму тебя у терпеливой пыли,
войду, огнем и осенью наполню.
Ты говоришь, мы были вместе? Были.
Наверное, мы — были. Я не помню.

Приемы здесь самые изысканные — строчные анжамбеманы, неожиданные рифмы (eх. марке с—Маркес), аскетичная телетайпность речи и т. п. Но это не главное. А главное то, что стихотворение вызывает у меня (читателя) эмоции, я понимаю лирического героя, я понимаю, о чем трагически говорит автор. Он говорит о том, что нежные чувства быстротечны, о том жизнь проходит (прошла), о том, что шутки закончились. И тут "дышат почва и судьба".
Андрей Ширяев — выдающийся поэт. У меня в этом нет никаких сомнений.

Материалы номера № 38 (346), 2018 г.