Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 04 (400), 2022 г.



ОБЗОР СТИХОТВОРНЫХ ПОДБОРОК, НАПЕЧАТАННЫХ В ГАЗЕТЕ «ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИЗВЕСТИЯ», № 2, 2022


* * *

Любовь Берёзкина находит сок поэзии там, где, казалось бы, лютуют низины жизни:

Запах столовки из прошлого века.
Детства и бедности смесь.
Город во мгле, город съел человека,
Надо и городу есть.

Ибо поэзия везде — будучи свойством мира, она пропитывает любую реальность, и ангельское, и самое серое:

Было и нам на заре восемнадцать.
Ангелы всюду лежат.
Им надоело без дела шмонаться,
Им не положен закат.

Стих Берёзкиной строится тугими лирическими порывами: он естественен, как утоление жажды, и внешняя его простота является, в сущности, виртуозностью: стихи как своего рода портрет индивидуального мастерства:

Становится прозрачней и печальней
В том городе, подстриженном под ноль.
И бьет на колокольне в медный чайник
Пустою кружкой ангел шебутной.
Гремит его огонь рыжеволосый.
И на исходе прогоревших дней
Встает из пепла северная осень
Еще прекрасней, горше и нежней.

Современного и вечного сближая полюса, Берёзкина добивается интересных эффектов: и в сфере изобразительности, пластичности поэтического повествования, и в звуковом плане.
…Возникают метафизические линии: они проявляются в линиях строк сквозь обыденность ощущений, но поэт расцвечивает их своим своеобразием:

Ты стал бледней, медлительней и тише.
Ты смотришь вдаль, и даль глядит в тебя –
Кого найдет, кого она услышит
Сквозь призрачное эхо сентября?

Стихи Любови Берёзкиной будят интересное эхо в сознании читателя: тонкое, концентрическое и расходящееся серебряными кругами; они оставляют богатое послевкусие — верный признак подлинности дара и неординарности личности…



* * *

Вырваться!..
Из суммы сумм пресных правил, ограничений, навязанных стандартов, узлов условностей — всего-всего: вырваться:

В рамках запретов, дистанций,
В мире, где знаки и числа —
Боже, как хочется танцев,
Без объяснения смысла!
Хочется просто круженья,
Легким пером с небосвода,
В воздухе, без напряженья
Плыть с ощущеньем свободы.

И поэзия Лады Баламут дает вариант полета, парения, поднебесья, ажурной легкости круженья…
Сложные спирали — используя внешнюю простоту — закручивает поэт, предлагая предпочесть движение по восходящей…
Ах, если бы кто слушал поэтов…
Ведь у нас ныне все больше насчет туловища, вмещенная в него душа не учитывается, ибо оная не может обходиться без созвучий, наполненных лучевым смыслом…
Тревожная «Баллада» бьет в бубны читательских сознаний, однако и удары могут оказаться своеобычной музыкой:

Во время чумы все болеют чумою…
Мой друг, что там люди кричат под стеною?
И в небе клубами кружит воронье?
И что означает молчанье твое?
Во время войны все следят за войною.
Мой друг, отчего ты неласков со мною?
Не даришь ни лент, ни колец, ни цветов
И песен не слышишь за лязгом щитов?

Казалось бы, современность, не слышащая стихов из-за избыточности всего — и соблазнов, и информации — должна стыдливо потупиться…
Эсхатологические мотивы логичны: нынешнее время пронизывает ими все, и Лада Баламут тонко переводит ощущения в строки:

Все тише наши голоса.
Все громче звук бомбардировки.
Все туже на ногах шнуровка
И бесконечны полчаса.

Да пусть же будут бесконечными полчаса чтения стихов, высоких, таких, каких предлагает миру Лада Баламут…



* * *

Ювелирное мастерство Евгения Степанова подразумевает мудрость, словно она вытекает из факта суммы строк, касающихся бездн — в данном случае прощания с Виктором Мережко, одарившего людей замечательными сценариями и фильмами:

Я не успел — делишки, спешка — сказать ему, что он велик.
Искусство Виктора Мережко — большой красивый материк.
Как много в мире позолоты, как мало золота! Ценю
Невероятные «Полеты…», неотменимую «Родню»…

Стихи, согретые теплом и добротою, — такая редкость в наши дни!
Исходящие эти высокие волны, перевитые грустью, щедро выплескивает в данность Евгений Степанов, заставляя сопереживать, будя не модное ныне сострадание, калившее яркой нитью литературу русскую…
Речь…
Поэт, посвященный ей, втянутый в ее воронки, когда не бездны, приходит к неожиданным результатам:

Бывает речь-головоломка,
Понятная едва-едва.
Бывает просто и негромко
Звучат высокие слова.

Бывает речь мудра, толкова;
Слова рифмуются, звенят.
Но выразительнее слова —
Молчание, поступок, взгляд.

Серебряная словесная скань вспыхивает на солнце таинственного и непостижимого духа, и тонко вьющиеся стихи Евгения Степанова представляют меру понимания мира, какая дается через боль, ее избыток, да и к выводам приходится приходить тяжелым: жизнь без боли — как еда без соли:

Боль — пронзительная. Грусть
Стала чересчур большою.
…Можно я к тебе прижмусь
Телом и душою?

Ты такая — о-ля-ля —
Теплая красотка.
…Тяжело, когда земля
Жжет, как сковородка.

В пространных поэтических помещениях Евгения Степанова легко дышится и хорошо думается, а если они уводят в лабиринт, что ж — жизнь всегда на него похожа…



* * *

Юрий Казарин кует и льет слова, и звонит в них, как в колокол, и посылает ими стрелы, должные ранить сердца, чтобы истекла из них кровь сострадания.
…стрелы, должные ранить умы: дабы не затянул жир повседневности, но проступила кровь мысли.

Словно солнцем тронута подкова —
так сияет зрения обнова:
медный купол медленно вдохнул
слишком много неба золотого,
выдохнул — и выгнул, и вогнул
языком младенческое слово.
Белым светом звезды говорят
от тепла до холода родного.
Звезды зябнут и до слез болят —
как начальный и прощальный взгляд
Господа, от смерти молодого.

Тут две фразы — развернутые в стихотворение, и насыщенность их горит рубинами и сверкает изумрудными оттенками пиров земных — и небесных, оттого и — Белым светом звезды говорят…
Краткие, предельно компактные стихи Юрия Казарина раскрываются фантастической вместительностью: поэт признает только глобальные объемы:

Так умирают: остаются —
но исчезают с высотой.
И океан дрожит, как блюдце,
наполненное пустотой.
Собор вдыхает небо. Купол
вздувается, плывет настил,
как будто бог листву пощупал —
и, золотую, отпустил.

Океаническое и соборное организуют зрение поэта: вещее, как у волхва; свой метафизический язык позволяет Юрию Казарину добиваться новых и новых эффектов, постоянно увеличивая постепенно творимый словесный свод, призванный осветлять пространство.

Александр БАЛТИН



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru