Материалы номера № 09 (161), 2015 г.

Нет ничего легче прощальных писем, они всегда самые ясные и короткие. Но кое-что не отпускало меня. «Он жить не хочет, все думает: жизнь — это сон». Бред, конечно. Ну да ладно.
«Твой путь — лишь сон, идущий вразрез с путями сердечными. Я знаю — ты добьешься всего, всех высот. Но к тому часу ты не узнаешь меня; ты уже позабыл. Виноватых нет, только стечение обстоятельств. Но знай — пути иногда сливаются. Я подожду, немного, всего лишь мгновение, но хватит ли тебе сто веков, чтобы все это понять? Прощай».

…подала мне эту идею: «Пишу сочинения на любые темы, по любым авторам. Индивидуальный подход. Расчет по Вашей силе и успеваемости».

Идея мне не понравилась. Но после первого заказа я нашел в этом свое спасение.
Вольная тема, Достоевский, «Преступление и наказание». Статус — экспериментальный индивидуализм, оценка — не имеет значения. И я написал:
«Роль психофизической личности Ф. М. Достоевского в характере Родиона Раскольникова».
Эффект был колоссальный: лучшее сочинение в школе, учителя цитировали его и отправляли на областные конкурсы…

Я писал сочинения и переживал тысячи реинкарнаций: я был Булгаковым, Пушкиным, Достоевским, Гумилёвым, Есениным, Тургеневым, Чеховым, Толстым, Блоком… Я питался аурами давно почивших гениев.

«Ты стал наркоманом», — сказала мне Света. А ведь именно она когда-то подала мне эту идею…

Я не видел Свету три недели. На мой телефонный звонок она грустно ответила: «Я люблю тебя, но ты любишь — только свой собственный мир…» Я пригласил ее в театр. А потом. Забыл…

Я согласился. Просто оказать помощь. Девушка не могла выразить свои чувства и попросила написать за нее признание в любви.
Я согласился. Почему бы и нет?
А далее: кто-то — кому-то, те — тем, знакомые — знакомым… И я писал — письма страстные и безразличные, слова раскаяния и фразы обвинений, рифмы надежды и строчки расставаний…
Они приходили и просили помочь…

В тот день я спал, и нервозность страданий летала чернилами по альбому Марины Цветаевой. Меня разбудил звонок в дверь. Почтальон торопливо сунул мне желтый конверт.
Я вскрыл: «Твой путь — лишь сон…».

Передо мной тетрадь. Ей удобно лежать на столе, и я мягко освещаю ее своим светом. Я свечусь, я мерцаю в утреннем alto ноктюрна.
Я начинаю любить эту тетрадь: я глажу ее шершавую кожу, и эти интимные прикосновения успокаивают меня. Я слышу ее голос: «Останься со мной; я хочу почувствовать тебя, твою руку, выводящую буквы; я твоя…»…


88 ^ое сезона Весны

За моим плечом мелькнула чья-то тень. Я обернулся — в зеркале отразилось мое испуганное лицо. Новый приступ болезни подкрался ко мне почти не заметно.
Я выпил таблетку.
Взлетел. Там, вверху, манило в себя безоблачное небо. Если бы можно было наоборот — падать в это небо, скользить сквозь него солнечным светом, и все позабыть… И я стал этим светом.
Внезапно полет прекратился. Я спускаюсь с небес по лестнице, а она прогибается подо мной, скручивается в спираль, обжигает мои ладони вибрацией. Я стараюсь ползти, что есть силы наверх, но срываюсь и падаю… Я просыпаюсь.

Я лежу на диване и катаю по своему телу катышки грязи. Мои глаза ищут предметы: шкаф, стол и компьютер, кресла, комод, полки с книгами, абажур люстры над головой. Руки пытаются нащупать одеяло в ногах. Тщетно. Кажется, что я завис в космосе. Но вдруг, вместо звезд, в космосе забегали насекомые. И они побежали по моей груди, в пах, по шее; устремились в рот, глаза, уши…

Я проснулся от своего крика. На этот раз я проснулся по-настоящему. Темноты не было — утро пробивалось сквозь щели жалюзи. Я запрокинул голову, и шейные позвонки вязко хрустнули. Мой взгляд остановился на картине — овальная дыра зеркала отражала невидимый бок шкафа. Я мысленно дорисовал картину дальше и увидел свой письменный стол. В одном из ящиков стола лежали чистая тетрадь и нотная бумага…

Я не знаю, есть ли у меня будущее, но знаю, что в будущем будет она — мелодия, преследующая меня повсюду. Она просочилась в каждую клеточку моего организма.
Она — моя болезнь.


89 ^ое сезона Весны

Я был музыкантом. Но я не окончил ни музыкальной школы, ни училища, ни тем более института и консерватории. Разве великие писатели оканчивали писательские академии? Когда мне было четырнадцать лет, я взял в руки гитару отца, и моя дальнейшая судьба мне стала известна. Я стал посвящать все свое свободное время гитаре. Я погрузился в музыку.
Погружение было настолько глубоким, что я задыхался. Как глоток воздуха для меня была возможность наблюдать за музыкантами на репетициях в нашем Дворце Культуры. Я высматривал приемы игры разных стилей и дома тренировался…

Я был музыкантом. Мне нравилось импровизировать в стилях блюз и рок-н‑ролл. Мы, музыканты, собирались на репетициях, пили водку и играли хорошую музыку. Вот тогда мелодия впервые зазвучала у меня в голове. Я наиграл ее друзьям, но эмоций она ни у кого не вызвала. А со мной было что-то не так. Она заполнила все мои мысли, а по ночам стала неотъемлемым фоном. Она стала частью меня.

Я думаю, вести дневник бесполезно…

Меня взяли в плен мои мысли. Я не хочу избавляться от мыслей, а если захочу, то для этого в верхнем ящике стола лежит револьвер. Но мне нужно избавиться от мелодии. Я запишу ноты мелодии в партитуре, и мои мысли освободятся от нее. Я вылечусь от своего недуга.
А если я ошибаюсь, и мелодия не оставит меня в покое, тогда выход один — я открою верхний ящик стола.

«Слезы. Моя зима плачет. И с ней плачет моя душа.
Господи, за что? За какие грехи Ты бросаешь меня в этот карцер мучительного ожидания? Я прошу у Тебя лишь одного: холода и вечной зимы; вечной, как моя жизнь.
Что мне делать, как жить в эти долгие месяцы тумана и дождя, солнца и жары, слякоти и грязи? Убийственная весна, депрессивное лето, истерическая осень. Как долго еще, долго до зимы».

Одному — деньги, богатства, роскошная жизнь.
Другому — слава и всемирная известность.
Третьему, четвертому, энному — власть.
А этому? — здоровья, долголетия.
А тому? — семейного благополучия и любовницу.
Извините, а Вам чего не хватает для полного счастья?
И так далее, и тому подобное, и прочее, и вполне можно поставить многоточие;
«…»
А я? Что мне нужно для счастья? — Цветок-декабрист, расцветающий только зимой.

…я бросила все и уехала на север, к вечной зиме. Одиннадцать месяцев я была счастливой: наслаждалась морозом, ела сосульки, плавала в снеге… А потом все закончилось: холод проник в мою душу.

Пусть будут счастливы люди: влюбленные и любвеобильные, купающиеся в шампанском и арендующие на ночь чердаки и подвалы, люди всемирно-известные и гении, непризнанные обществом. Пусть будут счастливы все и по-своему. А я?.. Я найду свое счастье, вечное, как моя жизнь.

Я еду на юг и мечтаю о вечном счастье.