Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 15 (272), 2017 г.



Александр ПЕТРУШКИН



КУБ ВОЗДУХА



Александр Петрушкин — поэт, организатор литературного процесса. Родился в Челябинске, жил в Озерске, Лесном, Екатеринбурге. Учредитель и издатель нескольких антологий, книжных серий, альманахов и журналов. Куратор литературных премий, фестивалей и семинаров. Лауреат нескольких литературных конкурсов. Организатор и куратор литературного портала "Мегалит". Живет в г. Кыштым.



*  *  *

Намокшая голова темноты,
склонившийся лепет из брачного ложа,
похож на дитя симметричное ты —
поскольку на свете совсем невозможен.

Густа золотая орда из потемок его
пока ты живой и — как рюмочку — крутишь —
из шелеста свернутых птиц — колесо,
чья лодка парит на изнанке у стужи,

с другой, и невнятной тебе, стороны,
где мерзла земля и прозрачные двери
стучат — будто пальцы — по крышке зерна
то верою в знанье, то знаньем о вере.

И как же красиво незнанье твое,
травинка во рту, муравей на ботинке
и смотрит твоей темноты голова,
как ты вдруг становишься дверью в картинке,

как тьма разгорается, словно подул
оттуда сквозняк, равнодушный к уходу,
а ты продолжаешься словно слова,
как лепет дитяти в любую погоду.



БЕРЕГА

Есть ли стыд как кузнечик тяжелый в руке
и Колумб переменчивый, словно Америк
отверзается адова крепкая дверь
одолеет которую берег,

а точней — протяженность без берега и
всех отрезов от нашего с ним расстояний —
выпадающий смех переходный для тех
кто уже и не вспомнит литаний.

Всесмешливый стоит — словно дырка в скале
слова тик повторяет, как море,
что оставил Меркатор как вереск и штрих
от кузнечика в поротом поле.

Перепрыгнет кузнечик из руки в руку,
как свинцовая капля безстыдно —
ощущаешь свою пустоту, наготу —
и иголку на береге видно

и берешь ты иголку и шьешь из себя
берегам тем горячую шкуру,
и их кровь к облакам прибивает тебя
потому что ты мясу не нужен.



ТАНКИСТ

Давай отсюдова, давай
скользи коньками и врачами,
все имена проназывай,
нанизывая цвирк горстями
на воздух [пуст],
на ихний звук,
на хруст копающих траншею —
давай отсюдова, давай
[возможно я тогда поверю,
что некто в стороне стоит
и чистит мокрые ресницы,
и слистывает этот свет,
перевернув его страницы].

Давай сюды, двунога тварь —
как светятся в твоей тьме кости
я бросил все и очень жаль,
что — не добросил,
что смерзшийся в предметы гул
лежит во мне, как птица в танке,
и выпадает, как из рук,
говном из ранки.
Давай отсюдова, беги,
как будто смерть свою увидел —
твоя самара впереди
и не в обиде

на все молчание твое,
на свист в боку, немного слева,
на то, что из нее слепил
ты между делом,
на то, что слепит высота
твои зияющие бельма
на то, что ты всегда пока —
как в шуме белом.



ЧУРКА

Вычерпать себя из сердца чурки
в небо сложенной, трехпалою рукой
будто из березовых поленниц,
в гул парашютов повернул их рой:

там часовые стрелки лошадиных
следов укажут время — полчаса
до окончанья времени, что дивно —
и сорвана, как головня, чека

Горчит мороз и лижет звуку пятки,
и пятки просыпаются на свет

– все чудно, дорогой мой, все в порядке
исчерпано в слова, что есть и нет.

Здесь лошадь говорит с тобой пчелиным
шершавым, словно соты, языком,
и ангелы нам выжигают спины,
и парашюты топчут сапогом

беспечным, и идут в слепую яму
из света, что их выплюнул сюда,
чтоб видеть то, как смертно мы счастливы,
сколь высоте обратна слепота.



САДОВНИК

Куб воздуха, в котором я завис,
все катится, по-видимому, вниз —
где хворост выдохов, в камланье огневое
все ребра сосчитав свои, летит
в придуманный, как все пустоты, ад —
единым взрывом в белом перегное,
чей отблеск в нас и назван был Урал,
где соловьи и суки золотые
звучат, стучат — как дятлы — из земли
и тем похожи на меня, что руки
их — словно норы за кротом — кривы.

Зима зимой, но где-то спит Джон Донн
и скручивает листьев перезвон
в своих костей изменчивую губку,
и свист становится все гуще и черты,
размякнув от слезы его, черны,
как кубик воздуха в им выдуманной раме —
взлетают в моргах темные кусты
и падают игральными костями.

И прорастет садовник, и меня
из куба выймет словно полынью
из легких дерева, из воспарившей стружки,
которой я не то чтобы живу —
произрастаю и стремлюсь к нулю
зерна, что вырастит меня
[возможно] лучше.



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru