Материалы номера № 18 (326), 2018 г.

Тот человек в черной шляпе и
таком же плаще — ехал в метро
а между ног у него стояла сумка на колесах
тоже видавшая виды как и сам хозяин.
Но главное другое: он наверно водил
свою сумку по городу как машину приговаривая
про себя: "здесь мы так объедем"
"а здесь мы так проедем".
Тот человек в черной шляпе
И таком же плаще — конечно же был пенсионер
и поэтому совсем как пионер
водил свою машину т. е. сумку на колесах
и наверно он приговаривал:
"здесь мы так проедем"
"а здесь мы так объедем" он еще не совсем
впал в детство
и поэтому еще не забывал побриться
перед тем как ехать на своей машине т. е. сумке
по городу — в общем это был совсем свежий
пенсионер т. е. еще совсем как пионер
который играет в галстук а не носит его
хотя он и завязан у него на шее.
Этот человек в черной шляпе
а черном плаще — так же радует взгляд
как белая бабочка на зеленом лугу.

Глаза мои выискивают место чтобы присесть
— в метро я выработал навыки мгновенно
присаживаться если есть куда.
глаза мои высматривают куски колбасы
которую бросают в окошко
— в универсаме я выработал навыки
мгновенно хватать то что бросают
в окно продавцы.
глаза мои высматривают ручку телевизора
— при виде телевизора срабатывают мои мгновенные
навыки включения сидения и смотрения
и таким образом самовыключения
так что в эту минуту мне все равно
("выключив " себя):
я могу сидеть на стуле а могу
пойти лечь спать на кровати.
глядя на свои рукописи
— я мгновенно отвлекаю себя от них
говоря себе слово "бесполезно"
глядя на свою живопись я отвлекаю себя от
размышлений т. к. размышления потребуют новых
и новых прибавлений к тому что есть на стенах
— но я говорю себе слово которое тушит
душевный пожар, я говорю себе
"никому не нужно" и уже бездумно
разглядываю цветовые пятна.
глядя в зеркало
— я мгновенно говорю себе о том
что в зеркало я смотрюсь редко и поэтому
можно о себе думать все что угодно
поскорее забыв мелькнувший образ.

Она приходит раз в неделю
и заказывает мясо
поливает его соусом и разрезает
на число дней которые она отсутствовала.
Она открывает книгу и жует
кусочки политые соусом
глядя в книгу она думает
о своей жизни.
Она жует маленькие куски мяса
не глядя ни на кого и этим
она молча упрекает и наказывает
жестокий мир в котором она живет.
Она думает о том что ее жизнь ее
оде не прошла и что — в нее влюбится кто-то
"некто" и она ему покажет.
Она так решительно об этом думает
и переворачивая страницу с мушкетерами
или агентами она мысленно закалывает
шпагой весь мир или во весь мир
стреляет из пистолета и все исчезает
что было на свете кроме этого
маленького кафе.
и она приходит в него раз в неделю
и заказывает мясо … поливает его соусом
и разрезает на количество дней
которые она отсутствовала.

завлекают и тянут уводят...
струится поток его волны
тянут тебя за одежды как пальцы нежные
слабые двухлетней чьей-то руки
потоки текут и уводят — если ты шел на почту
то можешь оказаться в булочной глядя на
калорийные булочки вспоминаешь слова
из далеких писем и они зазвучат как прежде
но только гораздо слабее
потоки влекут и струятся
и тянут тебя увлекают — за одежду ведут
и за мысли о том что когда-то (давно ли)
ты тайно бывал в этом месте
и хрупкая девушка в доме
хрупкие беседы вязала
используя взгляды как спицы
потоки влекут увлекают и тянут тебя
за одежды — на этом бульваре шагал ты
с другою повествовательницей — она всегда
говорила почти что не умолкая
и поэтому ноги помнят большой длины бульвары
большое число окон бесчисленных всяких домов
потоки текут и струятся
вихрятся по кругу закручивается
к снова опять в переулки текут увлекая
и тянут как пальцы тонкие слабые
двухлетней руки человека.

все ценное на плечи накинув
люди садят или ходят присаживаются или встают
облокачиваются и наклоняются
все ценное на плечи накинув
вспоминают мельком работу так же мельком
(в точности так же) как мельком
взглянут на сослуживца придя утром пораньше
и сказав тоже что-нибудь мельком
все ценное на плечи накинув
звонят по телефону с балкона кричат
руки расставив рассказывают что-нибудь
сложив руки с локтями впереди (на грудь
называется) (и еще скрестив называется)
все ценное на плечи накинув
человек думает что он хорошо устроился
но скоро еще лучше устроится
все ценное на плечи накинув
человек живет своей жизнью
и когда он умрет неожиданно —
в чем-то ценном его другие люди
заботливо закапывают около города
а сами
все ценное накинув на плечи
ходят говорят и присаживаются
или других наблюдают
тоже за таким же занятием.

когда все пространства
превращаются в кисельную воду
как проза Паустовского
но где нет сюжета такого же сладенького
и потому не приятного — отсутствие сюжета
делает пространства чуть солоноватыми
и поэтому бесконечно съедобными
и в течений дней и недель
ты пьешь эту кисельную воду
и не напиваешься т. к. она тут же
из затылка вытекает обратно
в ландшафт и пленэр и в нем опять застывает
так же как все было
до твоего путешествия.

как цыгане женщины
хотя что-то есть такое и у мужчин
т. е. женщины это цыгане которые
знают об этом а мужчины догадываются
на короткое время и изредка
как цыгане осознанно лукавят они
накрашивая щеки глаза и ресницы —
эти женщины! они знают что это опьяняет
одуряет мужчин
так же они и слова выбирают и темы
т. е. это цыгане стопроцентные обманщицы
и обманывать и лукавить это такая
цыганская их профессия
впрочем и мужчины
выбирают слова и жесты
делают расчетливо чтобы одурить
одурманить завлечь и слукавить
намечая все эти приготовленья
для женщины.

эти дачи
напоминают золотое время
от них потянуло романтикой
того золотого времени
которое далеко и которое называлось тогда
"Калифорнией"
эти дачи там далеко
в Подмосковье
напоминают золотое время
когда вздыхая говорили:
Эх Калифорния!
Эх золотая лихорадка!
эти дачи там далеко
вдоль грунтовой дороги
напоминают время золотое
пионеров и первопроходцев
т. к. идти очень далеко от электрички
а на машине — очень далеко от Москвы
но главное: эти кочки!
эта непроходимость!
в общем — "золотое время"
эти дачи там далеко.

семь черных точек симметрично
расположены на ней
четыре белых
при этом у того насекомого
два поля футбольных — коричневое и черное
на котором симметрично расположились
те семь игроков что в черных одеждах
и четверо — что в белом играют
но поле при этом горбатое
но футболисты не падают
т. к. стоят неподвижно:
и семеро на коричневом поле
в черных одеждах-футболках
и четверо — что на черном играют
в белых рубашках
а все это называется "божьей коровкой".

таежная дорога — ты надежда
надежда что когда-нибудь случится
что долго очень долго копошится внутри
(как будто бы в чулане) в человеке
таежная дорога — ты надежда
что травы по бокам здесь не сойдутся
что боковые две глубокие канавы
всегда лишь будут боковыми
и никогда дорога не исчезнет
таежная дорога ты надежда
что никогда здесь кроме пешеходов
ну в крайнем случае легковых автомобилей
никто не будет проплывать на лодке
(шестом ощупывая то чтобы исчезло)
и не будет у неба на земле соперников
серых с облаками из отражений
таежная дорога — ты надежда
на то что улыбнется тот кто шел
достигнув это место где так долго
находится тот самый что в надеждах ожидал
того кто шел по той дороге.

лес это море слов
еще никем не сказанных и не произнесенных
поэтому ветер гуляя до леса доходит
и там остается разделяясь на части
и столько частичек сколько слов затаенных
на этом складе зеленом
если слово не произнесено; из него вырастают
деревья (буквы рассыпавшиеся я не считаю
лежат там у ног породившие мелкие травы)
— в целом скопище мощных поэм
не только не сказанных и не произнесенных
но не уведенных даже: так редко там проходят
поэты — раз в тысячу лет (если чаще проходят
то ленятся все записать что мелькает в сознание
больше поют о разлуке с любимой
или отсутствие денег)
может это глаголы застывшие — сотни сотен
белых стволов с черной рябью?
может это тысячи страшных проклятий — эти
темные сосны и ели?
может солнца в сознании слов тех пробегают
однажды по лесу может солнце внутри тех значений
и слов вызывают пожары и краснеют
как уши влюбленных осенние листья?
лес это море, это океаны слов
не разгаданных, не сказанных то странных
то грустных то нежных то пронзительных
то полных мечтаний
опьяняет он ветер и тот исчезает
и волнует всегда человека потому что каждый
поэт от рожденья — про себя только мысли
слагает и не часто находится смелый:
нанижет их на петли невидимых нитей и носит
как стаи собак или уток (оставшихся после
его одиноких прогулок).

я ехал в электричке вечером
и посматривал в окошко и хотя я держал
голову довольно обычно но каждый раз
я выуживал из окна что-нибудь неуместное
для пассажира:
ну зачем пассажиру обремененному сумкой
велосипедом женой и ребенком выуживать
розовою дорожку взятую с закатного неба?
ну зачем мелькнувший мосток пассажиру
тем более тот мосток только и можно приспособить´
к тому водоему или такому же чтобы
встав на нее
можно было бы белье полоскать
в отражающихся облаках или небе?
ну зачем пассажиру обремененному
сумками и велосипедом женой и ребенком
— чьи-то окна в которых не понятно что
происходит (ему дай-то бог в себе разобраться)?
ну зачем ему эти глубокие тени
мрачные и неотразимые неприступные и
внушительные наподобие
Великой китайской стены
— не известно взял бы он это если б был
императором даже?
ну зачем ему обремененному пассажиру
еще видеть смутные дали а потом еще
разглядывать полки чтобы смутные вести
расчеты — куда сколько чего помещалось бы
и в каком примерно количестве?
ну зачем эти блесточки и серпантинки
огоньков неизвестных станций что блестят
на мелькающих крышах будто будни там
как праздники празднуют беспрерывно
не останавливаясь.

На линии метро которая закруглена
и образует кольцо говорят —
пахнет ужасно парфюмерией
тут делают пересадку прибывшие из далека
и едущие далеко: поэтому и духов
и одеколона на себя они вынуждены истратить
с учетом дальности путешествия
а на двигающемся предмете все испаряется
гораздо быстрее и поэтому запасы
всяких ароматов не могут быть легкомысленно
не продуманными
на этой линии метро встречается
далекая провинция со столицей
а ей естественно не хочется проигрывать
в сравнении — она перебарщивает и выигрывает
но эта победа не огорчает побежденных
они даже не замечают чужой победы
и в этом их эгоизм и черствость
но наивность и черствость обязательно
где-то встречаются в мире как свет
встречается с тенью
на кольцевой дороге все так непостоянно
кажется идет быстрая смена времени года:
то битком набитый вагон (если едешь)
то вдруг в часы пик "пустовато",
но зато остается запах духов.

Люди все время умирают
все время у них внутри чего-нибудь гибнет
как будто песком засыпает
как будто в воде исчезает:
забывается взгляд и слова забываются
остывает скамейка и только улыбка
играет губами как волна что осталась
от оброненного предмета
на равнодушно-ровном
люди растут из детей из подростков
из взрослых из стариков рос тут
не известно куда как грибы
вот они истинные опята:
опять ты не тот и опять та не та уже
опять они не они уже — все течет и меняется
умирает и снова родится: и поэтому люди
так ревностно так торжественно
отмечают дни рождении друг друга
на столах устанавливая побольше
отвлекающих вкусных предметов
люди это ходячие трупы и воскресшие
тут же из мертвых: умирают — родятся
стараясь все метаморфозы
провернуть незаметно
умирают родятся и тлеют
изменяясь не возвращаются
но стараются те же привычки содержать
в себе что были и раньше
умирая встречают друг друга
говорят улыбаются ловко
а в особых как будто бы случаях
украшают друг друга цветами — на вокзалах
на свадьбах, но особенно сильно
на последних своих похоронах.

ни о чем это о том что капля из крана
капает и что-то говорят на ходу но не мне
ни о чем когда слышишь свое дыхание
но не можешь понять потому что это тоже
не мне
но о чем эта ночь над домом и за окном
напевает колыбельную но не мне
ни о чем эти строки с мелкими буквами.
но неслышные как немые как будто это
общество немых не моих и не ко мне это тоже
не мне
ни о чем эти спешащие каблучки
                          по воздуху
шагающих часов на кухне но они идут тоже
не ко мне а от меня обычно они ходили рядом
как бы вместе на прогулке со мной
а теперь отчужденно и даже проходя
через сердце — не со мной не со мной
не ко мне.

мои баллады я писал вас
чтобы мне было не скучно жить
борясь со скукой и лениво себя развлекая
я писал вас и мне все равно
куда выведет какая строка
но тайное сильнее явного говорили
древние и поэтому тайная скука
является внутренним содержанием
моих баллад таким образом:
она рассадник скуки и уныния
но благородная миссия все-таки им выпала
на свете — и это ли не повод для памятника
и монумента автору-бедняжке?!?
баллады мои поскольку я доказал
что вы являетесь
эссенциями скуки уныния и
серой будничности — как ярко вспыхнет
в сравнение с ними обычная жизнь вокруг
читайте же их чаще потомки
и хвалите не знаю уж счастливого или
несчастного автора — он достиг
благородной цели открыть яркий
и прекрасный мир перед вами!

веселая Галя Мальцева
с улыбкой способной осветить
полгорода но с грустью внутри
маленького одинокого деревянного
длинноносого мальчика

Костя Кедров играющий звездами
как песочком с улыбкой
Лена его спутница милая
которая между Моцартом и Сальери
видит то что никто не увидел

Лена Коц-Косенко с черными глазами
которая играет со словами
как звездами с пылью дорожной

Марина Володина которая умеет
Писать такие пронзительные утренние стихи

Саша Лучкин который как будто
клинопись выводит на глиняных табличках
и мысль его стрелой вонзается
без нарядных одежд — в человека

Лера Нарбикова которая написала
о любви что-то напевное и Фрейд
превратился в пылинку

Толя Власов мой школьный товарищ
с которым я никогда не учился кроме того
как пить чай в продлении вечном

собака моя — эта черная ночь
с белоснежной улыбкой

Танище моя которую я все время
встречаю внутри себя и снаружи

я так люблю вас встречать на улицах
(телефонных разговоров)
на площадях (всяких комнат)

и на млечных путях (московских улиц).

тот кто не поклоняется золоту
деньгам домам дачам машинам и холодильникам

— тот преступник с точки зрения того
кто поклоняется

но мало того что их считают
преступниками (сгоряча конечно)
их конечно уже снисходительно
жалеют как неудачников
и покачивают глядя на них половой
дескать все это дурной промер

тот кто поклоняется благородству
доброте снисходительности поэзии и истине

— тот осуждает тех кто не делает этого
жалеет их и тоже качает головой
когда думает что это дурной пример

и то и другое процветает в этом мире
так как всякий дурной Пример заразителен

глядя со стороны (а когда я пишу стихи
я смотрю со стороны конечно хотя я
определенно принадлежу к одной из сторон)
я думаю: это разные способы существования
я не буду говорить какой хорош
и какой плох т. к. это плохой тон
говорить на черное что оно черное
это же и так понятно
а кроме того говорить то что понятно
и бесспорно — это опасно
это плохо кончается
это дурной пример нашей литературы.

чем расплачиваются дети
за фальшивую жизнь взрослых?
они расплачиваются тем что сами
организовывают свою жизнь
и конечно так чтобы она не была фальшивой
и это им удается

но они еще такие неумелые
и поэтому их жизнь тоже не очень-то удачна:

то они подожгут порох и пару глаз
в компании уже не досчитаться

то они бросят пули в костер
и одна из них кого-нибудь однажды подстреливает

то они ограбят лавку с дурацкими
товарами а потом такие геройства
приводят к убийству человека
круг замыкается: что посеешь то и пожнешь
фальшь убивает фальшь

я помню эту юною поедательницу
мороженого о которой я не успел написать

она кончила есть мороженое — пока я
поглядывал на нее но писал о чем-то другом
потом мне надо было сходить на другой
остановке и я записал в блокнот
только название баллады

я помню ее пальцы-паучки
я помню ее взгляд направленный как телескоп
в далекие миры

она ела мороженое быстро но смотрела
медленно: мир был большой
а она маленькая.

       это вовсе не запретная тема
и я вполне могу написать о подполковнике
правда это тема не моя
и особенно она меня не привлекает
но вкратце; этот подполковник
что сидит напротив меня
меня поразил тем
что когда я вытащил блокнот
губы его немного дрогнули
(мы перед этим шутили с женой
разглядывая какой-то смешной рисунок
в блокноте) губы его дрогнули
т. к. я собрался писать стихи
и вытащил ручку а глаз мой его
 осмотрел с любопытством
   губы его дрогнули но он переборол себя
   "вот что такое воинская дисциплина" —
подумал я и мысленно ему сказал "молодец!"
хотя эта тема вовсе не моя.

Ворам надо относиться
к психологическому комфорту
своих жертв именно так
как они относятся:

на них надо кричать побольше
тогда жертва теряет способность считать
/которая всегда есть в любом человеке
от рождения в зачаточном состоянии/

на них надо кричать побольше
тогда можно не страдать на досуге
угрызениями совести т. к. взяв что-либо
"не у людей" "у сволочей" или "у дураков"
это все равно что ничего не взять
а просто выжить несмотря на такое окружение

на них надо кричать ибо только так
можно сохранить свое достоинство
и самомнение и даже свою породу
а иначе как же воспитывать ребенка

на них надо кричать — как ни поворачивай
как ни крути… откуда ни размышляй —
на них надо кричать.

тот кто правильно живет — ему не надо
задумываться т. к. задумавшись он ничего
не придумает

тот кто живет не правильно — им тоже
задумываться бесполезно т. к. не правильная
жизнь уже сильно зацементировала саму себя
привычками и даже если в неправильную голову
придет что-то другое (например правильное)
(наконец-то!) оно будет бессильно
как привидение

тот кому хотелось бы что-нибудь придумать
тому тоже не надо задумываться: жизнь у всего
придуманного коротка как вздох

но есть одно волшебное поле где вырастают

мысли… идеи… открытия… изобретения… музыка
картины… стихи… и легко это поле "обрабатывать":

надо просто мечтать.

  женщины — тонкие чуткие переводчики
того что думает мужчина на свой
человеческий язык
они так самозабвенно переводят тексты
которые в виде воздушных облаков летают
в голове мужчины
они так самозабвенно отдаются этому
порыву что даже и не вникает иногда в
содержание главное просто положить на место
у себя в своем мире — или "зафиксировать"
как договорились по этому
среднеарифметическому
понятию разуметь люди: что-то разное
но похожее
а мужчины переводят мгновенно много
  и забывая о своих переводах
 довольствуясь новыми текстами
 что роются как облачка из одуванчиков
 в женской головке
 (в гораздо более ощутимом виде чем
облака мужчин).