Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 02 (374), 2020 г.



ЛЮДМИЛА КОЛОДЯЖНАЯ



ПОЭТ РИСУЕТ СЛОВО
К юбилею Бориса Пастернака (1890 — 1960)



Людмила Колодяжная — поэт, литературовед, автор-исполнитель. Родилась, живет и работает в Москве. Окончила 52‑ю математическую школу и механико-математический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Автор многих книг и публикаций.



ПАМЯТИ ПОЭТА 1960

А на столе свеча горела —
последнею отрадой взгляду,
и свет летел во все пределы,
как в давнем феврале когда-то.
Поэт коснулся взглядом церкви —
в окне рос храм Преображенья.
И знал поэт, что свет померкнет,
и вспыхнет Свет Преображенья.
Земное завершалось странствие,
спадала времени короста,
он был уже в ином пространстве,
которое — стихами создал.
Он вырывался из капкана
последних строк, над ним звучащих.
Последний луч в оконце глянул,
и соловей защелкал в чаще.



* * *

"...из тех материй, из которых хлопья шьют..."

Пусть береза лист уронит
на стекло. Пусть вьется дым —
дань камина в дальнем доме
ранним сумеркам седым,
где сведется день к потере
капель, что роняет дождь.
Там на слух — еще поверят
в скрипы двери, в сердца дрожь.
Слышен шелк иных материй
там, где прошлое — не жгут,
где в смиренье ждут и верят —
в ад и рай, в терновый жгут,
где сменяется доныне
осень — сахарной зимой,
тонет елка в крестовине,
словно доли нет иной,
кроме той, что в дальнем доме,
где зимой горит камин,
где кармин заката тонет
в окнах, сумраком гоним.
В доме том и мне знакомы
каждой комнаты черты,
каждый угол, клин иконы,
где стоишь с молитвой — Ты.



* * *

"У смерти очертаний нет..."

Я строчку выпущу из рук,
поймав ее — в конце скитанья.
Очерчен смело жизни круг —
смерть не имеет очертанья.
Об этом знаешь ты давно,
в туманность вечности поверя.
Влетаешь в жизнь через окно,
а покидаешь — через двери.
Последний шаг — не подстеречь,
в нем только ангелы виновны.
Жизнь — это вздох, как слово, речь,
а вечность — млечное безмолвье.
Жизнь — как движение руки
от края — к Раю, вдоль страницы
высоким берегом строки.
А вечность — поле без границы.
Жизнь — обжигающий туман
дней, как во сне, ночей бессонных.
А вечность, может быть, обман —
глубин беззвездных и бездонных.



* * *

"Дай и крыльям моим к тебе прикоснуться!.."

Поцелуй на ладони
печатью бессилья,
я к коленам твоим припадала в беде,
из молений моих птичьи сотканы крылья,
дай же ласточкам слов прикоснуться к тебе,
ты слова отвергал отречением веским,
ты не слышал в молитве — простого: прости,
только ангел склонялся с разрушенной фрески
к нам из выси, к которой так больно расти,
Прости моей строке потерю
тех слов, что не увидишь ты,
когда она, пройдя сквозь двери,
продлит несбыточность мечты.
Прости мою строку за оклик,
еще не превращенный в звук,
как я прощу тебя — за отклик,
которого не ждет мой слух.



ПОЭТ РИСУЕТ СЛОВО

"Своя довлеет злоба дневи..."

Довлеет дневи злоба...
Но не молчат уста,
пера — опасна проба,
когда тропа пуста.
Поэт рисует Слово,
как Ангел, на песке,
его не слышно соло,
лишь пепла горсть в руке.
Пока слова рисует
поэт — как Бог, он жив,
а тот, кто не рискует,
тот мертв и пуст, и лжив.
День нынешний довлеет
в дыхании строки,
а завтра кто-то склеит
дней наших позвонки.
Иродиада пляшет,
веселье — зла исток,
но смертную пьет Чашу
в Саду уставший Бог.
Довлеет злоба дневи,
и в гневе — вечера,
но зреет боль в напеве
все та же, что вчера.
Строки подъем изломан,
но в путь спешит рука,
и уголек не сломан,
и ждет — пуста — доска.

Строка на побережье
размыта солью волн,
а завтра — ветер свежий,
и Сад, и крест, и холм.

 



* * *

"...как вдруг я вижу, краскою карминной
В них набрано: закат, закат, закат..."
(Райнер Мария Рильке — Борис Пастернак)

Тот взгляд остался, посланный давно —
твоею звездочкой — в мое окно,
сквозь грозы, гроздья позднего дождя,
в ночную жизнь, жалея и шутя.
Я всматривалась в свет, в тот час кручины,
задумчивости, в час, когда не спят
две стрелки, пятясь в прошлое, назад,
в тот час, когда — закат, закат, закат
горит в листах — тоской строки карминной.
Когда страницы рвут, и нити рвутся,
и жизни катятся, куда хотят,
когда хотят уйти, вернуть, вернуться,
не веря в стенки тонкие преград.
Когда идут куда-то, по приметам,
по райским травам, где стоят в кружок
Адам и Ева, звери, Ангел, Бог,
где нет греха, но есть любовь при этом.
Но я от взгляда — взгляд свой подыму,
еще пропитанный надеждой-ядом,
как будто пробыл ты со мню рядом
в бессонном сонме слов, в дому, в дыму.
Я возвращаю взгляд свой — в полутьму,
туда, что ты зовешь "житейским адом",
в ту жизнь, что для души уже мала —
душа переросла пути-невзгоды
лишь потому, что звездочка вела
ее — твоя — за грани небосвода.



* * *

"Тревожный ветр ночей —
тех здравиц виночерпьем..."

Быль состоит всегда
из света и теней,
из бисера росы,
из хлада снежной манны,
из сырости строки
в бумажной мгле туманной,
растущей средь моих
незавершенных дней,
которым, может быть,
не сбыться никогда,
пью горечь этих дней,
мой Ангел-виночерпий,
мы эту быль, как боль,
с тобой навеки терпим,
а быль... она растет
холмами, как года.
Пред скатертью дорог
присядем на краю,
крылатый Спутник мой,
дарованный навеки,
когда-нибудь крылом
мои закроешь веки,
чтоб снова их открыть
в каком-нибудь Раю.
Ты знаешь, дни мои
тобою сочтены,
пусть невелик итог —
стихов бумажный ворох,
но ты расслышишь в нем
шум времени, как шорох,
что льется в даль твою,
в просторы тишины.



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru